 Наш корреспондент встречается с семьями, воюющими с российским государственным аппаратом, чтобы узнать, почему погибли 129 заложников во время захвата московского театрального центра в 2002 году.
"Я попросил, чтобы мне показали тело. Оно было накрыто голубой простыней. Видны были только ее лицо и пальцы рук. Мне не разрешили ее осмотреть. Я попросил убрать волосы, закрывавшие ее лицо. Я заметил большой отек у нее под носом и то, что руки почти черные и сильно раздутые".
Так Дмитрий Миловидов, москвич средних лет, описывает тело своей 14-летней дочери Нины, найденное через два дня после ее смерти. Если верить Владимиру Путину, Нина умерла от обезвоживания, хронического заболевания или просто из-за того, что была заперта в здании во время противостояния между чеченскими террористами и российскими спецслужбами в театре на Дубровке в Москве, которое пришло к внезапному и хаотичному завершению 26 октября 2002 года.
Не менее примечателен в истории Дмитрия Миловидова тот факт, что она произошла 28 октября. То есть: через 48 часов после заверений, что жертв среди заложников нет; через 46 часов после того, как сказали, что жертвы есть, но среди них нет детей; через 31 час после объявления об открытии правительственной "горячей линии" для обезумевших родственников, номер которой, когда его набирали, не отвечал; и через 24 часа после того, как Дмитрий и его жена Ольга, сбитые с толку молчанием чиновников, начали долгие поиски своей дочери - сначала по столичным больницам, где царил хаос, а потом, когда надежда иссякла, по моргам.
"Я чувствовала, что Нина жива, до 10 утра 26-го, - сказала мне Ольга. - В 10 утра связь с моей дочерью прекратилась. Я не могу доказать, что именно в этот момент она умерла, но так я чувствовала".
История о захвате московского театрального центра хорошо известна - до определенной степени. 23 октября 2002 года, когда шел популярный российский мюзикл "Норд-Ост", около 40 вооруженных чеченских террористов получили доступ в театр на Дубровке. Примерно 800 зрителей и сотрудников театра оказались в заложниках, пока известные своей жестокостью террористы требовали вывода российских войск из Чечни. Глаза всего мира были прикованы к Дубровке. На том мистическом уровне, где актам насилия удается или не удается привлечь внимание мира, дерзость организованного террористами столкновения между радовавшимися жизни театралами и самым жестким крылом ультранационалистов захватила мировые СМИ.
Трое заложников были убиты (видимо, случайно), 200 человек освободили во время переговоров. В отличие от Беслана два года спустя, захват Дубровки не был бойней. Но примерно в 5 часов утра 26 числа спецслужбы начали закачивать газ на основе опия через вентиляционную систему театра. Российское правительство отказалось назвать газ, но эксперты-медики полагают, что это был фентанил. В Британии фентанил применяют прежде всего в палатах интенсивной терапии как обезболивающее; в больших дозах он смертельно опасен. Конечно, газ разоружил террористов и, весьма вероятно, убил некоторых из них; тех же, кто не отравился насмерть, застрелили при последующем штурме театра. Дмитрий и Ольга хотели знать: что газ сделал с заложниками?
И здесь мы натыкаемся на первую из загадок и несуразиц, окружающих события 26 октября. Хотя на памятной доске, установленной недавно у Дубровки, говорится о 129 погибших из числа бывших заложников, официально никого из них не убил газ. Вскоре после штурма тогдашний министр здравоохранения России заявил, что аналогичные меры широко применяются в медицинской практике и сами по себе не могут приводить в летальному исходу.
Путин яростно отрицал связь между газом и последующими смертями. В интервью с американскими журналистами в 2003 году он подчеркнул, что эти люди умерли не от действия газа, так как газ безвреден. Он добавил, что никто из заложников не был ранен в ходе операции.
26-е было ужасным днем для Миловидовых, за которым последовала ужасная ночь, а потом еще один ужасный день среди тысяч других отчаявшихся родственников (когда спецслужбы штурмовали здание, там оставалось как минимум 600 заложников), а в конце всего этого была Нина с распухшим лицом у руками, как будто ее задушили, внутренними органами, наполненными водой, как признался им врач, а на ее свидетельстве о смерти рядом со строчками "Время смерти" и "Место смерти" была графа "Причина смерти", где стояло: "Терроризм".
"Я узнала о смерти Саши по радио 27 октября 2002 года. Я узнала об обстоятельствах ее смерти, что ее раздавили, когда везли в больницу в автобусе, позже, из прессы и от людей, которые были на официальном опознании", - рассказывает Светлана Губарева.
Не будет абсолютно неправильно сказать, что терроризм убил Нину Миловидову, Сашу Губареву и еще 127 жертв. Но не террористы. Кремлевское расследование гибели заложников тихо положили на полку. Заполнение театра на Дубровке газом и его последующий штурм были успехом: всех террористов ликвидировали на месте. И одновременно провалом: к ночи 28-го более 100 заложников умерли, прямо или косвенно в результате "терроризма".
Компенсация была смехотворной: гробы, предоставленные для мертвых, были настолько меньше нужного размера, что мать одной из жертв сломала гроб, пытаясь втиснуть в него окоченевшее тело своего сына. Так обычно и бывает в России, в стране, где, по официальным данным, была лишь 41 жертва Чернобыльской катастрофы, в стране, где через 24 часа после того, как затонула подводная лодка "Курск" и погибли 118 человек, Путина сфотографировали на праздничном пикнике, который он устроил для гостей. Позже, когда мать одного из погибших моряков выкрикнула оскорбление высокопоставленному чиновнику на телевидении, ей насильно ввели успокоительное. В России обычно не реагируют на бедствие тем, чтобы потратить четыре года жизни на преследование правительства с целью получить ответы.
Но спустя четыре года после захвата театра объединение выживших заложников и родственников погибших, названное "Норд-Ост", подало иск против правительства России в Европейский суд по правам человека в Страсбурге. Решающим толчком стала книга, опубликованная как раз в саммиту G8 в Петербурге, которая тоже называется "Норд-Ост": 192 страницы свидетельств бывших заложников, родственников, водителей скорой помощи, врачей, журналистов и всех, кто был очевидцем захвата театра. Книга, хотя и горестная, - не просто скорбь о погибших, а реконструкция событий. Свидетельства, собранные вместе, превращаются в дело против российского правительства. Всего пять лет назад такая кампания была бы немыслимой.
Вот некоторые из мрачных пунктов этого дела. Очевидцы вспоминают, как сразу после штурма театра тела складывали грудой на тротуаре, прежде чем погрузить в обычные автобусы, где живых, как в случае одной 13-летней девочки, давили насмерть мертвые. В книге приводится рассказ водителя скорой помощи Дмитрия, который видел, как не получившие медицинской подготовки и охваченные паникой милиционеры в смятении вводили выжившим антидот, иногда неоднократно; как в других случаях отсутствие антидота и обычное невежество приводили к тому, что людей оставляли умирать на больничных полах. Несколько очевидцев рассказали, что у заложников, выходивших из здания, кожа на лицах была зеленовато-голубого оттенка. Они полагают, что серьезно больных бывших заложников преждевременно выписывали из больниц, чтобы не провоцировать скандала, а их медицинские документы фальсифицировали. Бывшие заложники говорят о последующих, до сих не получивших объяснения проблемах с почками, сердцем, дыхательной системой и памятью. Одна из женщин, которая во время кризиса была на пятом месяце беременности, родила ребенка-инвалида, это как-то связано? Она хочет знать.
Не покидает ощущение коллапса государственной компетентности перед лицом бедствия, устроенного своими руками. Полагают, что несколько заложников умерли от асфиксии, когда их положили на спину на тротуар. Если российское правительство хотело заявить: "Уничтожение врагов важнее, чем защита наших граждан", - оно не могло бы сделать это яснее.
Конечно, участники - авторы книги в большинстве предубеждены против правительства. Через какое-то время читатель начинает искать другую сторону истории, но ее пока нет. Через три недели после того как The Times связалась с Кремлем и попросила комментариев, ответом служит молчание. Сотрудник британского посольства в Москве, который своими глазами видел эвакуацию, сказал мне: "Спецслужбы приняли точно рассчитанное решение заполнить здание синтетическим наркотиком класса морфинов. Но просто не было подготовки к тому, что произойдет дальше: не было парка санитарных машин; не были извещены больницы, тела, как живых, так и мертвых, волокли по улице за руки, из-за этого и них были исцарапаны спины. Многие не были обречены на смерть, но все делалось неумело. У меня нет сомнений, что в такой стране, как Британия, это привело бы к отставке правительства".
"Заложники уже лежали на земле у театра. Был ящик шприцев и ампул с антидотом. Какой-то мужчина крикнул: "Начинайте колоть!" Мы начали открывать упаковки и собирать шприцы. Уколы заложникам делали и те, кто умел, и те, кто не умел их делать: бойцы спецназа, городские спасатели, солдаты министерства по чрезвычайным ситуациям (МЧС) и даже милиционеры из оцепления. Никто не вел запись сделанных инъекций, делали по два-три укола. А это были смертельные дозы. Хаос был невообразимый", - свидетельствует Дмитрий, водитель скорой помощи.
В кафе на окраине Москвы я встречаюсь с Татьяной Карповой; ее огромная приземистая фигура зажата между двумя сыновьями, Ником и Иваном, сидящими как почтительные телохранители по обе стороны своей матери, пока она говорит, курит, тычет дымящимся окурком тонкой сигареты в воздух, подчеркивая свои слова. Ее третий сын, Саша, погиб во время захвата театра - по крайней мере, так она думала, пока не добралась до записки, написанной водителем скорой помощи, в которой умер Саша. Она гласит: "Время смерти: 12:45. Место смерти: эта машина". "Через семь часов после штурма! - сердито говорит она мне. - И это они называют блестящей военной операцией!"
Карпова была учительницей, и легко можно себе представить действие ее яростной риторики на учеников. Теперь, будучи движущей силой "Норд-Оста", эта женщина, которая сама вычитывала материалы брошюры, наскребала деньги, чтобы опубликовать ее, а затем доставила ее во все посольства стран G8, является пугающей и неостановимой фигурой, как можно догадаться, даже для чиновников, которые требуют, чтобы она прекратила свои мирные демонстрации, или пытаются отговорить ее от публикации спорных брошюр.
Она рассказывает мне, что Саша был талантливым музыкантом, переводчиком мюзикла "Чикаго" на русский язык, как, узнав о его смерти, американское посольство прислало письмо соболезнования, как она ничего не получила от собственного правительства. "С 1998 по 2006 год было 16 терактов, и после каждого теракта правительство пытается скрывать факты, - говорит она. - Они надеялись, что так же будет после "Норд-Оста". Они не ожидали, что эта трагедия объединит людей".
Но в постсоветской России именно это и произошло. И это оказались жертвы целого ряда событий, не только "Норд-Оста". К организации Карповой теперь присоединились уцелевшие во всевозможных трагедиях бывшего СССР, в числе которых взрывы московских домов в 1999 году и другой взрыв, на этот раз в московском метро, в 2004 году; подрыв двух самолетов, когда чеченские террористы проникли в них с помощью подкупа в московском аэропорту (Карпова связалась с родственниками погибших); наконец, Беслан. Даже семьи солдат, погибших из-за плохого обращения в российской армии, находятся в контакте с Карповой.
В августе она присутствовала на второй годовщине катастрофы одного из самолетов и вылетела в Беслан на вторую годовщину трагедии. В октябре она организует мемориальную церемонию на Дубровке. "Нормальные люди поддерживают нас, - говорит она с гордостью. - Правительство не понимает. Они богатые и не понимают нас, бедняков. Дубровка не была операцией по спасению заложников. Это была операция по спасению репутации государства. Многие не понимают, что государство активно скрывает свои тайны. Вы должны понять, что, когда теряешь близких, а никто ничего не говорит, тебе хочется умереть. Многим людям просто хотелось умереть. Они не получили никакой поддержки, ничего".
Под мышкой у Карповой - папка со съемными блоками, в которой истории болезней 34 бывших заложников, 14 из них получили инвалидность. Она не может знать все, говорит она. Конечно, есть люди, которые захотели оставить прошлое в прошлом. И она не знает наверняка, есть корреляция между газом и тем, что произошло с этими инвалидами, но они, тем не менее, больны, у них заболевания почек и потеря памяти. Карпова добыла 117 официальных протоколов вскрытий, в 68 из них есть фраза: "Медицинская помощь не оказывалась". Еще 12 уцелевших полностью или частично потеряли слух. Почему?
"Служащие взяли труп за руки и за ноги и понесли в специальное помещение. Я видел, как молодая женщина, которую считали мертвой, помотала головой. "Она живая!" - сказал медбрат, перекрестившись", - пишет Юрий Снегирев.
На следующий день в другое московское кафе на встречу со мной приходит Александр Шалмов. На нем костюм в тонкую полоску, хотя со времени захвата он фактически не может работать. Шалмов чудесным образом выжил при захвате вместе с женой и сыном, но он нездоров. "Я не чувствую себя отцом, - говорит он. - Я чувствую себя призраком". Пожалуй, самое страшное в беседе с Шалмовым - его рассказ о том, что он испытал, придя в себя после захвата. По его гипотезе, здание заполнили двумя газами. "Я помню странную атмосферу в течение нескольких часов перед тем, как мы отключились, - говорит он. - Я думаю, что сначала нас успокоили, потому что было ощущение, что никто не боится. Потом я, помню, увидел, как что-то, похожее на пыль, идет через вентиляцию. Я помню, что пытался накрыть тряпкой нос и рот моего сына, больше ничего".
Александр был без сознания 15 часов. Когда он пришел в себя, первое, что он увидел, - это часы на стене. Он почувствовал, что его охватывает животный страх. "Раньше мне делали общий наркоз, и я знаю, что чувствуешь, проснувшись после него: какую-то радость и потребность говорить. Здесь все было абсолютно иначе. Меня так трясло, что я чувствовал, что меня держат, чтобы я не упал с кровати. Мое тело так тряслось, что я даже не мог произнести свое имя. Кто-то сделал мне укол, наверное, успокоительное, потому что я потерял сознание. Но я настолько потерял ориентацию, что мог различать только силуэты людей. Я не мог сказать, кто мне делал укол - мужчина или женщина".
С чувством облегчения из-за того, что он выжил, Шалмов продолжил жить. Через три месяца начались проблемы со здоровьем, связанные преимущественно с почками и сердцем. Самая серьезная его дилемма: потратить тающие финансовые ресурсы на кардиологическую операцию или на взятку, чтобы власти не призывали его сына в армию. Александр боится, что в армии у сына будет нервный срыв.
"В театре у нескольких из нас был долгий разговор. Мы думали, что в любом случае умрем, - говорит Шалмов. - Мы знали, что нас убьют, либо те, кто в театре, либо те, кто снаружи, правительство. Наше правительство никогда не думает о том, чтобы спасти жизнь: все простые люди это знают. У правительства своя жизнь".
"Представители госбезопасности уже ждали нас. Они сказали, что, если мы хотим похоронить ее быстро, не надо задавать ненужных вопросов. Я согласился. В протоколе говорится, что она умерла в театре. Но, как мы узнали позже, она умерла в больнице, потому что ей не оказали медицинской помощи". Олег Жиров, "Норд-Ост".
Завтра будет премьера пьесы о захвате. Запрещенная в Москве (как и фильм об этих событиях), пьеса будет показана в Лондоне. Наталия Пелевина написала "В твоих руках" после разговоров с уцелевшими. Для участников кампании, один-два из которых будут в зале театра New End Theatre в Хэмпстеде, это огромное событие, признание их усилий и, возможно, еще один шаг к тому, чтобы заставить правительство устыдиться и провести адекватное расследование.
Этого достаточно? Зоя Чернецова не уверена. Я познакомилась с Зоей в Москве, ее лицо - сконцентрированное выражение печали. Ее сын Данила погиб во время захвата, через три месяца после своей свадьбы. Она рассказала, как ее невестка, беременная в то время, потеряла ребенка; как она познакомилась с Ольгой на кладбище, где похоронен ее сын. Матери подружились, их дружба скреплена решимостью докопаться до правды.
Зоя говорит: "Мы не забудем, как бы правительство ни старалось. Правительство пытается забыть трагедию и стереть ее из памяти людей. Я ждала четыре года, чтобы добраться до нынешней точки. Время для меня ничего не значит, моя жизнь кончена. Я могу ждать еще десять лет, двадцать. Я хочу увидеть, как правительство поймет, что он наделало; они виновны".
Почему погибли заложники? Из-за смертоносной смеси газов.
Если в театре были использованы такие усыпляющие средства, как фентанил, одним из его эффектов стало бы угнетение дыхания, которое, в свою очередь, может привести к смерти. Нет почти никаких сомнений, что летальные исходы во время операции или немедленно после нее были вызваны использованными там веществами. Смерть, наступившая в пределах двух-четырех недель, по моим предположениям, была бы смертью, связанной с действие вещества, если пациент не находился в больнице все это время.
Учитывая размеры помещения театрального зала, вполне вероятно, что было использовано усыпляющее средство подобное фентанилу, но более сильное. Опять же, передозировка такого средства могла вызвать смертельное подавление дыхания. Для выживших одним из последствий могли стать нарушения в мозгу, связанные с нехваткой кислорода. В меньших дозах газ мог бы вызвать потерю памяти или интеллекта, в худшем случае - сочетание интеллектуальных и двигательных нарушений. Если нет целого спектра этих эффектов, зависящих от остроты повреждения, такое объяснение известных фактов нарушения высшей функции мозга было бы весьма маловероятным.
Сообщается, что незадолго до конца осады имел место период перемены настроения у аудитории. Таким образом, представляется вероятным, что была предпринята какая-то попытка предварительного лечения. Смертоносный газ мог быть любым из целого ряда веществ. Сужение зрачков - симптом отравления нервно-паралитическим или усыпляющим газом, и это могло стать причиной недоразумения. Нервно-паралитические вещества убивают быстро и имеют четкий набор симптомов, как-то: избыточное слюнотечение, спазмы мышц живота, пелена перед глазами.
Профессор Николас Бейтман, директор Национального Центра Информации об Отравлениях, Эдинбург
Что могли сделать силы специального назначения?
Об успехе можно судить по тому, сколько заложников спасено и не слишком ли велики потери среди проводивших операцию. Проблема в том, что успех того или иного метода освобождения заложников делает его популярным. При захвате иранского посольства в мае 1980 года на стороне спецназа был элемент внезапности. Операция транслировалась по телевидению в прямом эфире, и зрители были поражены. Но когда в 1972 году, на Олимпийских Играх в Мюнхене, в заложники были захвачены израильские спортсмены, сами террористы могли видеть все действия полиции по телевидению - и это было плохое планирование.
Иногда приходится использовать силу, поскольку в противном случае погибнут все. В случае с театром в Москве я не думаю, что велись какие-то переговоры. В таком случае встает вопрос: почему не подготовили заранее мобильный госпиталь для освобожденных заложников? Никто не предусмотрел.
Большое преимущество британских спецслужб в том, что они готовятся к ошибкам. Другие спецслужбы готовятся только к таким ситуациям, когда все идет по плану - а в жизни это не всегда получается.
Джеффри Аллен, The Risk Advisory Group
|
